Вычурные чашеобразные гарды поднимались над плечами гиганта непривычно высоко. Пистолетные чехлы тоже висели не по-человечески – два возле самых ключиц, два под мышками и два на уровне бедер. Бросившиеся к чужаку «береговики» застыли, увидев этот арсенал.
Четыре выстрела слились в один. В «Доме Красного Быка» стало на четыре трупа больше.
Живые с изумлением рассматривали вторую пару рук, растушую прямо из грудной клетки гиганта. Дополнительные конечности выглядели хилыми и недоразвитыми, но с двумя лишними пистолетами управлялись свободно.
«Мангас», – выдохнул кто-то ругательное прозвание человека, измененного влиянием магии. «Четыре Руки!» – это выкрикнули кличку самого таинственного из пиратских главарей.
Высокий корсар отвесил стражникам насмешливый поклон. Вложил в чехлы разряженные пистолеты. Парой главных рук достал из-за спины свои клинки, оказавшиеся невероятной длины шпагами.
И вместо слов зазвучал яростный звон стали,
С другой стороны на сбившихся в кучу стражников наступал Айзенбард Оскаленный. Его стальной пояс превратился в невиданной гибкости абордажную саблю. Об этой сабле ходили слухи, что в руках гнома-пирата она разрубает человека в кирасе вдоль пополам.
В достоверности этих слухов многим посетителям таверны пришлось убедиться на своем горьком опыте.
Что-то толкнуло Айзенбарда в спину. Да так, что он кувыркнулся вперед, приложившись лысой макушкой об пол. Тонко, неслышно для человеческого уха, застонала поддетая под кафтан заговоренная кольчуга.
Из этого стона и ломающей боли между лопатками Айзенбард понял, что в него выстрелили из арбалета. К счастью, кольчуга выдержала, иначе создателю Коротыша Улыбки пришлось бы расстаться со своим любимым персонажем. И запускаться вновь, с нулевого уровня. Не самая веселая перспектива после трех лет ежедневной игры за Айзенбарда.
В ярости, больше всего на своих соратников, проморгавших стрелка, Оскаленный перевернулся на спину. Застонал от боли сквозь железные зубы. Он напоминал сам себе полураздавленное насекомое.
Налитые кровью глаза Айзенбарда искали врага. Возле занавески в офицерский зал он увидел юркого молодчика с рысьими глазами полуэльфа. Упершись носком в стремя наложе, он перезаряжал «малый тритон». На его левой руке, пристраивающей на место новый болт, позвякивали три браслета лучника.
Четвертый ему было не надеть. Цепь Мэри обвила тонкую шею полуэльфа, кошачьи глаза полезли наружу. И подоспевший мангас воткнул свою шпагу точно в ромбовидный зрачок. Так, что ее дымящееся острие вышло из затылка. Четыре Руки потом вытрет клинок сорванной занавеской.
– Я увидел, как этот сукин сын навел на тебя арбалет. Тогда я выхватил два последних заряженных пистолета и выстрелил, – скажет, оправдываясь, Четыре Руки. – Чертовы железки дали осечку!
– Какого хрена ты возился с пистолетами? – спросит его Айзенбард. – Ты же знаешь про Проклятие Меерфолька. Железо гниет, порох сыреет. Прикурить и то получается с пятого раза.
– Нет, – мангас протянет ему два пистолета рукоятками вперед. – Порох я засыпал проверенный. Пистолеты вашей работы и надежно заговорены. Раньше осечек не было,
Айзенбард примет в ладони вытянутые рукоятки. Ощупает накладки из резной кости, черного дерева и серебра. Под его пальцами запоют наговоры и Верные Слова. Да, и правда гномья работа. Об этом надежней всего говорит рунная вязь на длинных стволах. Такое оружие должно стрелять без помех.
Но этой ночью враждебное влияние делало все наговоры такого рода бесполезными. Проклятие усилилось, растеклось за отведенные ему пределы, как морская вода в час прилива.
С неприятным чувством под ложечкой Айзенбард поймет, что не все идет согласно плану.
Антон не знал, кому пришло в голову сделать вход в игру именно таким. В виде помещения старой католической церкви. С рядами деревянных скамеек и высоким потолком, с которого на толстых цепях свисали подставки для свечей. С множеством фресок и огромными витражными окнами.
Окна были прямоугольные, с закругленным верхом. Запечатленные в их разноцветных стеклах сюжеты крутились вокруг двух тем. Поднятия Архипелага из предначальных глубин и бесконечной войны жителей Островов с Меерфольком, воплощением злых сил Моря.
Последние, как правило, изображались в виде гигантских волн, сметающих все живое. Но сегодня Антон с удивлением обнаружил на одном из витражей самих обитателей пучины, выходящих на берег из яростно кипящих вод.
В этой картине преобладали осколки зеленого и бирюзового цвета. Падающий сквозь них солнечный свет производил впечатление, что за окном – сумрачная водная толща. Это неплохо сочеталось с чудовищным обликом огромных воинов Морского Народа, разламывающих остров своими трезубцами. Искаженные лица крошечных людей, на которых рушились крепостные стены, напомнили Антону картину «Последний день Помпеи».
Хакер поежился, спеша шагнуть прочь. Подальше от топкой лужицы зеленого света, разлитой на полу перед витражом.
За левым плечом Антона, где, по заверению индейских магов, человека поджидает его собственная смерть, раздалось деликатное покашливание.
Справедливо рассудив, что смерть не будет пытаться привлечь его внимание таким вежливым образом, хакер обернулся. Испытывая чувство глубокой досады, причины которого пока не понимал.
– Никому не нравится этот витраж, – сказал низенький, скособоченный старик в монашеской рясе.
Ряса, когда-то черная, выцвела со временем до неопределенно серого цвета. Ее перепоясывала веревка с разлохмаченными концами. Откинутый за спину капюшон открывал морщинистую шею с некрасивой россыпью родинок. Над ней – торчащий подбородок с глубокой клиновидной впадиной. И устремленное к длинному, немного крючковатому носу лицо.